Далай-лама: Сторонники жесткой политики - прекрасные учителя терпению
27-11-2011, 17:16 | Напечатать
Интервью Его Святейшества Далай-ламы пекинскому корреспонденту гонконгской газеты SCMP (South China Morning Post) Ян Цзы-вэй. 26 сентября 2011, Дхарамсала, Индия.
─ Мой первый вопрос касается вашего недавнего заявления относительно реинкарнации и эманации. Означает ли это, что вы можете назначить своим преемником не ребенка, а взрослого человека для продолжения вашей работы?
─ Я посмотрю, когда придет время, но не раньше, чем через 10-15 лет.
Молодые тибетские ламы или философы-ученые, да и вообще молодое поколение во всех четырех школах тибетского буддизма, включая Бон – очень здоровое поколение. Эти молодые люди, которым сейчас около 20 лет, получили хорошее духовное воспитание и образование, они очень толковые.
Многое будет зависеть и от состояния тибетского вопроса. Если я вернусь [в Тибет], если у меня будет такая возможность, то это одно дело. Если же я останусь [в эмиграции] – совсем другое. Так что, поживем – увидим.
Не так давно в Ньюарке (город в штате Нью-Джерси в США) я встречался с журналистами, и один из них спросил меня о моем перерождении. Я посмотрел на него поверх очков и поинтересовался: «Как вы полагаете, дело срочное или может подождать?». И он ответил, что никакой спешки нет [смеётся].
К тому же теперь, когда я сложил с себя обязанности политического лидера, у меня появилось больше времени на проведение затворничеств, я могу посвящать больше времени изучению философии и отдыху.
Его Святейшество Далай-лама обращается с речью к присутствующим во время
торжественной церемонии инаугурации калон трипы (премьер-министра) Центральной тибетской
администрации в главном тибетском храме в Дхарамсале, Индия. 8 августа 2011.
Фото: Тензин Чойджор (Офис ЕСДЛ)
─ Премьер-министр по-прежнему работает в тесном контакте с вами? Он часто обращается к вам за советом?
─ Разумеется, ведь я знаю его вот уже, кажется, 20 лет. Я знал его еще студентом. После того, как он поступил в Гарвардский университет, мы несколько раз встречались на разных мероприятиях, так что у нас дружеские отношения. Вполне естественно, что он интересуется моим мнением или просит совета. Но обычно я отвечаю ему: «Теперь это ваша ответственность». С самого начала я сказал, что за исключением действительно очень серьёзных вопросов, все решения он должен принимать самостоятельно.
─ Бывали ли уже такие серьезные случаи, по которым ему приходилось консультироваться с вами?
─ Во-первых, сразу после победы на выборах, вернувшись в Индию, он сказал, что в том, что касается [моей] политики «Срединного пути», он собирается продолжать проводить её в жизнь. Когда мы встретились, он изложил и свои взгляды. Это уже более серьёзное дело. Он поделился своим особым интересом к вопросам образования, и тут я его полностью поддерживаю. Образование – это крайне важно.
─ Бывают ли между вами разногласия?
─ Нет. С предыдущим калон-трипой, профессором Самдонгом Ринпоче, нам порой случалось иметь небольшие разногласия, но я обычно предоставлял ему право выбора. С 2001 я находился наполовину в отставке, так что все основные решения принимал он, а я к этому не имел отношения. Так что у нас действительно подлинно демократическая система управления.
─ Насколько известно, вы были хорошо знакомы с одним из бывших китайских руководителей Си Чжунсюнем. А его сын, Си Цзиньпин, которого прочат в будущем на пост руководителя страны, недавно сказал в Лхасе, что Китай продолжит борьбу с сепаратистской деятельностью «клики далая». Что вы думаете по поводу Си Цзиньпина и его речи, и как вам кажется, есть ли надежда, что с приходом нового руководства решится тибетский вопрос?
─ Отвечая на ваш вопрос, я хотел бы выделить два момента. Первое. Недавно я встречался с человеком из Китая, который сказал, что у него есть определенные связи, близкие дружеские отношения с некоторыми китайскими чиновниками, которые публично высказываются обо мне очень жестко. Но этот человек также сказал, что эти публичные обвинения они высказывают не потому, что действительно так думают, а потому, что этого требует их государственная политика. На это я пошутил, что его объяснение тоже может идти не отсюда [показывает на сердце].
И что касается заявления Си Цзиньпина, большой вопрос – действительно он так думает или нет.
Некоторые мои друзья, в том числе и китайские предприниматели, у которых есть связи в верхах, говорят, что Си Цзиньпин менее консервативен в своих взглядах. А другие говорят, что система в Китае такова, что каких бы широких взглядов ни придерживался один человек, от него мало что будет зависеть. Так что я не знаю.
─ Когда десять лет назад к власти пришел Ху Цзиньтао, в мире многие выражали надежду на то, что он принесет с собой более реалистичный подход, более позитивную политику. И сам он все это время пользуется лозунгом построения гармоничного общества. Я тоже полностью поддерживаю идею гармонии в обществе. Это очень важно и необходимо. Но десять лет прошло. Как вы думаете, стало ли больше гармонии?
─ По крайней мере в том, что касается национальных меньшинств, тибетцев, монголов, кажется, что гармонии становится не больше, а меньше. Не думаю, чтобы у него была неправильная мотивация или ошибочные представления, но вот только для установления гармонии в обществе он все больше использует силовые методы.
Взгляните также на руководителей, которых он назначает. Для Тибета он всегда выбирал сторонников жёсткой линии. Чэнь Куйюань, потом Го Цзиньлун, а вскоре за ним Чжан Цинли. Очень жёсткие руководители. Совершенно ясно, что кризис 2008 года стал результатом бескомпромиссной политики Чэнь Куйюаня. Чжан Цинли продолжил его политику и еще больше усилил репрессии. Своими действиями они подливают масла в огонь.
Вот уже шестьдесят лет они опираются на репрессии, на власть террора, но это не помогло им установить гармонию или добиться уважения со стороны тибетцев и других национальных меньшинств, ни даже со стороны собственного, китайского народа.
─ Что вы думаете по поводу последних кадровых перестановок в Тибете? Там теперь новый руководитель, с опытом экономиста. Что вы можете о нем сказать?
─ Не знаю, пока еще слишком рано судить.
─ А его экономический опыт, по-вашему, имеет значение?
─ Да, экономическое развитие в Тибете идет хорошо. Но от этого должна быть польза и тибетцам. Вот что важно. Недостаточно одних красивых картинок по телевизору, на которых хорошо одетые тибетцы играют на национальных инструментах. Ведь в действительности для большинства тибетцев все обстоит далеко не так хорошо.
─ Но все же, как вы считаете, новое руководство сможет прийти к решению тибетского вопроса?
─ Вы имеете в виду Си Цзиньпина? Я думаю, что сейчас трудно что-то сказать, особенно с учетом опыта прошлого.
Однако в целом ситуация в Китае действительно меняется. Похоже, что всё больше и больше звучит голосов в поддержку большей открытости, справедливости, а также свободы, демократии. Примером тому движение, в котором участвует Лю Сяобо. Всё больше представителей китайской интеллигенции высказывают стремление к открытости и демократии. Даже премьер-министр, Вэнь Цзябао, несколько раз выражал мнение, что Китай нуждается политических переменах, в политической реформе. А в некоторых случаях он даже отмечал, что Китаю нужна демократия по западному образцу, а ведь сторонники жёсткой линии само слово «демократия» считают ядом.
─ Что вы думаете о развитии демократии в Китае?
─ Китаю необходимы политические изменения, но я бы с осторожностью относился к идее быстрого перехода к демократии. У китайского народа отсутствует опыт демократического управления. Из поколения в поколение китайцы жили в условиях централизованной власти. Кроме того, в Китае очень много бедных, необразованных людей. Я думаю, сегодня разрыв между богатыми и бедными столь велик, что беднейшие слои населения должны испытывать огромное недовольство и гнев. Если резко сменить центральную власть, то может наступить хаос. А это не принесет пользы никому. Я всегда считаю, что постепенные изменения лучше. Вот в нашем сообществе демократия развивалась очень постепенно, благодаря чему я с радостью, очень мирно и спокойно передал исторически принадлежавшую мне власть.
Я уже [довольно давно и часто повторяю], что китайской компартии следовало бы постепенно, по доброй воле отойти от власти.
Если оглянуться на прошедшие 70 лет, на период до создания Китайской народной республики, на времена войны Китая с Японией и гражданской войны, а потом и в начало 1950-х, то мы увидим, что коммунистическая партия делала много хорошего. Так я считаю. Когда я был в Пекине, а потом ездил по разным китайским провинциям в 1954-55, то проникся истинным уважением к «старым» коммунистам, к их преданности делу. Так что коммунисты сделали и что-то хорошее тоже. Но с середины 1950-х власть начала их развращать. [Они не устояли] перед коррупцией.
В то же время я твёрдо верю, что 1, 3 миллиарда китайцев имеют право знать реальное положение дел. И когда они это будут знать, они сами смогут судить, что правильно, а что нет. Так что нет оснований для проведения политики цензуры. Китайское правительство не может обложить цензурой весь внешний мир, так что вся их цензура направлена на собственный народ. Называя себя народным правительством, как можно так обманывать свой народ? Это безнравственно. В начале 1950-х, в 60-е и в 70-е годы цензура была осуществима. Но сегодня, в 21 веке, при современном уровне развития технологий, тотальный контроль уже невозможен. [Попытки его установить] приводят лишь к тому, что люди видят – правительство им лжет. Люди знают правду.
И еще очень важно, чтобы судебная система в Китае была приведена в соответствие с международными стандартами.
Эти перемены возможны уже сейчас, и их очень важно осуществить.
─ Вы сказали, что компартия могла бы красиво отойти от дел. Но если они проведут все эти реформы, то люди могут снова проголосовать за них. Как вам такая возможность?
─ Если будут [открытые] выборы, и большинство людей поддержат [коммунистическую партию], то и замечательно.
─ Переговоры между вашими личными представителями и китайским правительством с января прошлого года так и не возобновились. У вас с ними были какие-то контакты за это время?
─ Нет.
─ Вы много раз говорили, что мяч на стороне Китая. А Китай точно также утверждает, что мяч на вашей стороне. Как можно выйти из этого тупика?
─ Ответ очень простой. Все дело в том, чтобы китайское правительство признало, что в Тибете есть проблемы. В Тибете огромное количество китайских солдат, представителей служб безопасности. Почему? Нескончаемые протесты и другие проблемы в разных частях Тибета ─ это очень недвусмысленный симптом. Китайское правительство само говорит, что для них основной вопрос это Тибет, Тайвань и острова в Южно-китайском море. Если в Тибете все хорошо ─ а китайское правительство как раз заявляет, что в Тибете все хорошо, что тибетцы счастливы ─ если это действительно так, то почему Тибет ─ это основной вопрос?
Как бы то ни было, но весь мир знает, что проблемы есть. Не только в Тибете, но также и в Синьцзяне, а в последнее время и среди монголов, национальные меньшинства выражают свое недовольство. У Индии проблемы с Кашмиром, так же и Китай держит в проблемных областях войска. Но это не решит проблему. У Израиля проблемы с Палестиной уже больше 60 лет, начиная с 1948. И все же, если бы они начали серьёзные переговоры, в духе диалога и компромисса, я думаю, все эти вопросы могли бы быть решены гораздо раньше.
Эти примеры показывают, что опора на силу оружия никогда не помогает решить проблему. Так что лозунг Ху Цзиньтао о создании гармоничного общества хороший, а вот методы его реализации с применением силы ─ ошибочные.
Рано или поздно проблему решать придется. Придется посмотреть в глаза реальности. Нельзя вечно твердить, что в Тибете нет никаких проблем, а все неприятности лишь от этого злого демона Далай-ламы. Такие обвинения не устранят проблему. Так что рано или поздно, но мы должны будем найти решение.
─ Почему имеет смысл попытаться решить этот вопрос, пока вы еще здесь, с нами?
─ Это лучше спросить не у меня. Если я начну комментировать, то получится, что я занимаюсь саморекламой, а мне бы этого не хотелось. Однако так сложилось, что в настоящее время я единственный человек, пользующийся доверием большинства шести миллионов тибетцев. Это ясно.
За пределами [тибетского сообщества] находятся отдельные люди и организации, которые критикуют наш подход «Срединного пути», но в основном, я думаю, большинство людей во всем мире тоже мне доверяют.
Кроме того, мой подход заключается в том, что я не выдвигаю требования независимости.
Так что лучше [решать этот вопрос со мной]. Не знаю. Я думаю, лучше все решить, пока я жив. Когда я уйду, с кем они будут разговаривать? Трудно [будет найти того, с кем вести переговоры]. И в самом Тибете, хотя там есть китайский Панчен-лама, я не думаю, что он сможет что-то сделать, потому что он не пользуется популярностью.
Новый демократически избранный калон-трипа (премьер-министр) Центральной тибетской
администрации Лобсанг Сенге принимает присягу во время торжественной церемонии инаугурации в главном
тибетском храме в Дхарамсале, Индия. 8 августа 2011. Фото: Тензин Чойджор (Офис ЕСДЛ)
─ И вы думаете, что ваши преемники, возможно, не будут пользоваться таким же авторитетом, как вы?
─ Поначалу, конечно нет. Не хочу сказать, что я такой великий человек, просто всё дело в моём возрасте. После 1951, а точнее в 1954-55 годах я встречался с председателем Мао и всеми партийными руководителями того времени. По результатам нескольких встреч с председателем Мао, которые прошли в очень сердечной атмосфере, между нами установилось взаимопонимание. Он смотрел на меня как на сына, а я относился к нему как к отцу. Очень близкие отношения. Кроме того, я изучал марксизм. С тех пор и по сей день я считаю себя марксистом во всем, что касается социально-экономической теории. А вот китайские коммунистические лидеры, они – капиталисты. [смеётся]
Мне сейчас 76 лет, у меня большой жизненный опыт. Я думаю, что благодаря такому большому опыту у меня более зрелое мышление. Но, с другой стороны, я не знаю. Действительно не знаю.
─ Так что, по-вашему, мы могли бы сделать, чтобы возобновить эти переговоры, а может быть, вы считаете, что помимо переговоров есть и другие возможности продвинуться вперёд?
─ Во-первых, я думаю, что надо остановить поток дезинформации. Сегодня утром я получил письмо [помощники объяснили, что письмо пришло от студента университета в материковом Китае, который писал, что не знал, что Далай-лама отстаивает «Срединный путь», и если бы другие китайцы знали об этом, они бы поддержали Далай-ламу]. Это очень плохо. Китайские чиновники не решаются говорить правду. И потому искажают информацию. Они по-прежнему говорят обо мне, что я сепаратист, что Далай-лама якобы стремится к независимости Тибета. Так что надо остановить распространение искаженной информации, а потом ясно объяснить китайскому народу, чего же мы хоти на самом деле. И тогда всё станет гораздо проще.
Они постоянно заявляют, что я демон. Не хочу спорить. Да, я демон, у меня рожки. Пусть так, мне всё равно. Думаю, у меня много друзей в разных частях света. Никто из них не считает меня демоном, и это хорошо. Люди доверяют мне, и когда они слышат, что китайское правительство называет меня демоном, им смешно.
─ А что ещё можно сделать с тибетской стороны?
─ Это продолжается с 1979-го. Дэн Сяопин сказал, что хотел бы встретиться с моим представителем, и я незамедлительно отправил к нему моего старшего брата. С тех пор у нас иногда случались очень полезные встречи, а иногда мы сталкивались с обвинениями и неприятием. Но нужно помнить, что самая цель все этих усилий не в том, чтобы получить какие-то личные привилегии, отстоять собственные права или наше будущее в Тибете.
В начале 1980-х, когда еще были Ху Яобан и Дэн Сяопин, они направили мне предложение о возвращении [в Тибет] из пяти пунктов. Я немедленно ответил, что речь идет не обо мне лично, а о правах шести миллионов человек, об их основополагающих правах. Тогда следующий вопрос, который мне могли бы задать: почему же об этом говорят в тибетском сообществе в эмиграции, и не говорят в самом Тибете? И на это я отвечу, что люди, живущие в Тибете, эти шесть миллионов тибетцев ─ я всегда называю их своим начальником. Но мой начальник лишен свободы выражать свое мнение, тибетцев слишком хорошо научили скрывать свои подлинные чувства.
Около двух лет тому назад, тибетский монах, который вырос в Индии, закончив учебу, посетил родную деревню неподалёку от Лхасы. Когда он прибыл в деревню, его приветствовали пожилые люди. Они сказали ему: «Теперь мы счастливы, у нас новые дома, свое собственное правительство, всё очень хорошо». Потом, через два или три дня, вечером он посетил главу старейшин и расспросил о том, как же они живут. И этот самый человек сказал, что живут они плохо, что ситуация очень трудная: «У нас есть новые дома, но денег, выделенных правительством на строительство, оказалось недостаточно, а чиновники сказали, что строить надо в строгом соответствии с предъявляемыми требованиями. Пришлось деньги занимать. Так что каждая семья теперь в долгах». Тогда монах спросил: «Но почему же тогда вы сказали мне, что у вас всё хорошо?». И в ответ услышал: «Мы не можем поступать иначе».
Дайте подлинную свободу тибетцам внутри Тибета. Дайте им возможность выражать свои подлинные чувства. Когда тибетский народ, мой начальник, сможет выражать свои подлинные чувства, вот тогда я смогу уйти на покой. Тогда на мне больше не будет лежать ответственность. А до тех пор, пока этого не произойдет, мы, наше небольшое сообщество тибетцев, живущих в свободной стране, должны будем действовать от имени тех, кто живет в Тибете. Это ясно.
─ Что ещё можно было бы сделать для возобновления переговоров?
─ Не знаю, они не сдвигаются с мертвой точки. Мы ничего не можем сделать.
─ Китай становится сильнее экономически и дипломатически. Не чувствуете ли вы ослабления международной поддержки?
─ Нет. Я думаю, что на уровне людей поддержка не ослабеет никогда. Что же касается правительств, то им приходится порой всерьёз задумываться о своих тесных отношениях с Китаем. Конечно, Китай оказывает давление повсюду, в том числе и на университеты, где я выступаю с лекциями, а также на общественные организации. Это можно понять. Раз они считают меня демоном, то должны сдерживать мои действия.
─ Не кажется ли вам, например, что президент Обама с гораздо меньшим энтузиазмом относится к встрече с вами, чем в свое время президент Буш? Вы видите какую-то разницу в отношении к вам?
─ Я так не думаю.
─ Но ведь они могли бы сделать больше?
─ Больше? Как они могут сделать больше? Вот в чём вопрос. Каждый хотел бы что-то сделать. Обама заверял меня, и прежний президент, Джордж Буш, заверял меня, что они готовы сделать всё, что в их силах, чтобы поддержать Тибет. У них есть стремление помочь, но в действиях они ограничены.
Но тибетский вопрос никуда не уйдет. И китайским лидерам нужно об этом помнить. Они могут применять временные меры, своего рода обезболивающее; они могут ужесточать контроль, применять давление, но этим они не решат тибетский вопрос. Тибетский вопрос не уйдет, мир о нём не забудет. И я хочу спросить: почему тема Далай-ламы такая болезненная для Китая? Китайцы оказывают давление на правительства других стран, чтобы те не встречались с Далай-ламой. Это вызывает вопрос, почему? Так что это хорошо, это повышает интерес к Тибету.
Я считаю себя свободным выразителем мнения тибетского народа. И наше сообщество в эмиграции выполняет волю тибетцев, живущих в Тибете. Я всегда говорю, как только тибетцы будут действительно счастливы, тогда не будет и тибетского вопроса, и нам будет не о чем беспокоиться.
─ Вы могли бы отказаться от встреч с международными политическими лидерами, воздержаться от комментариев по политическим вопросам в отношении Китая в обмен на переговоры с китайским руководством?
─ Все мои поездки в разные страны и встречи с некоторыми лидерами, за исключением визитов в Вашингтон и Брюссель, не носят политического характера.
Во время моего недавнего визита в Мексику, мы не просили о встрече с президентом страны. Он сам направил мне послание, в котором сказал, что хотел бы встретиться со мной. И тогда мы встретились. Если кто-то выражает желание встретиться со мной, я не вижу причин отказываться. То же самое было в Эстонии. На встречах, подобных встречам с президентом Мексики или президентом Эстонии, меня спрашивают о Тибете. И я всегда говорю о двух своих обязательствах: первое ─ содействовать распространению общечеловеческих ценностей, а второе ─ способствовать межрелигиозной гармонии. Куда бы я ни ехал, с кем бы ни встречался, будь то политики или президенты, я всегда говорю об этом, а не о тибетском вопросе.
─ Тибет идёт третьим номером?
─ Уже нет. На встрече с мексиканским президентом я сказал, что теперь я в отставке.
─ Но вы же сказали, что не можете полностью уйти на покой, до тех пор пока тибетцы не получат подлинной свободы?
─ Когда меня спрашивают о Тибете, если я откажусь от комментариев ─ это будет выглядеть очень плохо. Во всем мире обо мне говорят как о Далай-ламе Тибета, никто не называет меня Далай-ламой Китая. Так что я ─ Далай-лама Тибета. И если меня спрашивают про Тибет, а я сделаю вот так [закрывает рот руками], это будет нелогично.
Я думаю, китайским лидерам, сторонникам жёсткой линии, следует знать, истинная причина, по которой 17 марта 1959 года я бежал из Норбулинки, была не гражданская война, не идеологическая борьба, но угроза моей жизни со стороны китайской освободительной армии. И я совершил побег. Так что мои обязательства [в отношении тибетцев] останутся со мной до самой смерти, я буду продолжать действовать на их благо.
─ Вы сказали, что большинство тибетцев по-прежнему поддерживают «Срединный путь». Но не кажется ли вам, что молодое поколение убедить труднее?
─ Теперь это основная обязанность выбранного политического руководства. Я этим занимался 52 года. Теперь это прямая обязанность премьер-министра, не моя. Раньше каждый год 10 марта я выступал с заявлением [примечание: 10 марта отмечается годовщина тибетского восстания 1959 года]; больше я заявлений делать не буду. Я в этом не участвую.
Также, раньше, когда я приезжал в тибетские поселения, мне обычно зачитывали годовой отчет. Этого теперь тоже больше не будет. Я теперь исключительно духовный лидер.
Если же говорить о молодёжи, о молодом поколении, я думаю, что политика молодёжных организаций полностью поддерживает ненасилие. Некоторые китайские чиновники описывают тибетские молодёжные организации, как воинственные. Но это абсолютно беспочвенные заявления. Некоторые отдельные люди могут высказываться в пользу насилия, но это другое дело. Что же касается общей политики, эти организации полностью привержены принципам ненасилия.
Что касается независимости. С самого начала были и есть те, кто стремится к независимости, точнее даже к восстановлению исторических прав. В то же время, если не брать в расчет «горячие головы», которые много кричат о подходе «Срединного пути», среди разумных представителей молодого поколения есть понимание сути этого подхода, и они поддерживают его.
─ Как вы думаете, какова самая сложная задача, стоящая перед калон-трипой?
─ Возможно, среди старшего поколения некоторые полагают, что он слишком молод. А среди людей его поколения кто-то, возможно, испытывает зависть.
А вот молодое поколение в совершенном восторге. Наверное, в целом картина выглядит именно так.
Он очень энергичный человек, у него есть свои замыслы. И у него хорошее образование. Так что я уверен, в ближайшие пять лет он достигнет положительных результатов. Таково мое мнение.
─ Например, объединит тибетцев?
─ Само собой!
─ Или достигнет прогресса в отношениях с Китаем?
─ Это не от нас зависит. Это зависит от них. Если в китайском правительстве возобладают голоса разума, то с нашей стороны избранное политическое руководство готово [к диалогу].
─ Значит, вы ни о чём не беспокоитесь?
─ Для беспокойства нет причин.
32 года прошло с 1979-го. Мы проявляли беспокойство, но ничего не случилось. Так что сторонники жёсткой линии ─ очень хорошие учителя. Они учат нас терпению.
─ Вернёмся к теме реинкарнации. Наиболее привычная для широкой публики форма реинкарнации, когда находят и распознают ребенка, родившегося после смерти высокого ламы. Но в своём заявлении вы упомянули и другие формы. Не повлияет ли выбранная форма реинкарнации на легитимность вашего преемника и не усложнит ли она его работу?
─ Думаю, вы попали вод влияние китайской пропаганды. [смеётся]
Они заявляют, что мой подход ложный, что у него нет исторической основы. На самом деле выбор реинкарнации человека ещё при его жизни довольно распространённое явление. В Амдо уже есть два или три молодых человека, которых выбрали реинкарнацией предыдущего воплощения ламы еще при его жизни. По меньшей мере два или три таких случая в Тибете. Так что такая практика существует, она не носит массового характера, но иногда применяется.
Но вопрос этот открыт, и всё будет зависеть от многих факторов. Посмотрим по обстоятельствам через десять лет. В настоящий момент ничего ещё не решено.
─ Меня беспокоит, что вот сегодня Далай-лама один, а если в будущем будет несколько преемников, то у них могут быть и разные идеи, между ними могут начаться споры?
─ Не беспокойтесь. У меня достаточно мудрости, чтобы составить мнение. Я никогда не сделаю того, что может стать причиной ещё большей запутанности. [смеётся]
Это отредактированная запись интервью с Далай-ламой.
Перевод с английского Натальи Иноземцевой.
─ Мой первый вопрос касается вашего недавнего заявления относительно реинкарнации и эманации. Означает ли это, что вы можете назначить своим преемником не ребенка, а взрослого человека для продолжения вашей работы?
─ Я посмотрю, когда придет время, но не раньше, чем через 10-15 лет.
Молодые тибетские ламы или философы-ученые, да и вообще молодое поколение во всех четырех школах тибетского буддизма, включая Бон – очень здоровое поколение. Эти молодые люди, которым сейчас около 20 лет, получили хорошее духовное воспитание и образование, они очень толковые.
Многое будет зависеть и от состояния тибетского вопроса. Если я вернусь [в Тибет], если у меня будет такая возможность, то это одно дело. Если же я останусь [в эмиграции] – совсем другое. Так что, поживем – увидим.
Не так давно в Ньюарке (город в штате Нью-Джерси в США) я встречался с журналистами, и один из них спросил меня о моем перерождении. Я посмотрел на него поверх очков и поинтересовался: «Как вы полагаете, дело срочное или может подождать?». И он ответил, что никакой спешки нет [смеётся].
К тому же теперь, когда я сложил с себя обязанности политического лидера, у меня появилось больше времени на проведение затворничеств, я могу посвящать больше времени изучению философии и отдыху.
Его Святейшество Далай-лама обращается с речью к присутствующим во время
торжественной церемонии инаугурации калон трипы (премьер-министра) Центральной тибетской
администрации в главном тибетском храме в Дхарамсале, Индия. 8 августа 2011.
Фото: Тензин Чойджор (Офис ЕСДЛ)
─ Премьер-министр по-прежнему работает в тесном контакте с вами? Он часто обращается к вам за советом?
─ Разумеется, ведь я знаю его вот уже, кажется, 20 лет. Я знал его еще студентом. После того, как он поступил в Гарвардский университет, мы несколько раз встречались на разных мероприятиях, так что у нас дружеские отношения. Вполне естественно, что он интересуется моим мнением или просит совета. Но обычно я отвечаю ему: «Теперь это ваша ответственность». С самого начала я сказал, что за исключением действительно очень серьёзных вопросов, все решения он должен принимать самостоятельно.
─ Бывали ли уже такие серьезные случаи, по которым ему приходилось консультироваться с вами?
─ Во-первых, сразу после победы на выборах, вернувшись в Индию, он сказал, что в том, что касается [моей] политики «Срединного пути», он собирается продолжать проводить её в жизнь. Когда мы встретились, он изложил и свои взгляды. Это уже более серьёзное дело. Он поделился своим особым интересом к вопросам образования, и тут я его полностью поддерживаю. Образование – это крайне важно.
─ Бывают ли между вами разногласия?
─ Нет. С предыдущим калон-трипой, профессором Самдонгом Ринпоче, нам порой случалось иметь небольшие разногласия, но я обычно предоставлял ему право выбора. С 2001 я находился наполовину в отставке, так что все основные решения принимал он, а я к этому не имел отношения. Так что у нас действительно подлинно демократическая система управления.
─ Насколько известно, вы были хорошо знакомы с одним из бывших китайских руководителей Си Чжунсюнем. А его сын, Си Цзиньпин, которого прочат в будущем на пост руководителя страны, недавно сказал в Лхасе, что Китай продолжит борьбу с сепаратистской деятельностью «клики далая». Что вы думаете по поводу Си Цзиньпина и его речи, и как вам кажется, есть ли надежда, что с приходом нового руководства решится тибетский вопрос?
─ Отвечая на ваш вопрос, я хотел бы выделить два момента. Первое. Недавно я встречался с человеком из Китая, который сказал, что у него есть определенные связи, близкие дружеские отношения с некоторыми китайскими чиновниками, которые публично высказываются обо мне очень жестко. Но этот человек также сказал, что эти публичные обвинения они высказывают не потому, что действительно так думают, а потому, что этого требует их государственная политика. На это я пошутил, что его объяснение тоже может идти не отсюда [показывает на сердце].
И что касается заявления Си Цзиньпина, большой вопрос – действительно он так думает или нет.
Некоторые мои друзья, в том числе и китайские предприниматели, у которых есть связи в верхах, говорят, что Си Цзиньпин менее консервативен в своих взглядах. А другие говорят, что система в Китае такова, что каких бы широких взглядов ни придерживался один человек, от него мало что будет зависеть. Так что я не знаю.
─ Когда десять лет назад к власти пришел Ху Цзиньтао, в мире многие выражали надежду на то, что он принесет с собой более реалистичный подход, более позитивную политику. И сам он все это время пользуется лозунгом построения гармоничного общества. Я тоже полностью поддерживаю идею гармонии в обществе. Это очень важно и необходимо. Но десять лет прошло. Как вы думаете, стало ли больше гармонии?
─ По крайней мере в том, что касается национальных меньшинств, тибетцев, монголов, кажется, что гармонии становится не больше, а меньше. Не думаю, чтобы у него была неправильная мотивация или ошибочные представления, но вот только для установления гармонии в обществе он все больше использует силовые методы.
Взгляните также на руководителей, которых он назначает. Для Тибета он всегда выбирал сторонников жёсткой линии. Чэнь Куйюань, потом Го Цзиньлун, а вскоре за ним Чжан Цинли. Очень жёсткие руководители. Совершенно ясно, что кризис 2008 года стал результатом бескомпромиссной политики Чэнь Куйюаня. Чжан Цинли продолжил его политику и еще больше усилил репрессии. Своими действиями они подливают масла в огонь.
Вот уже шестьдесят лет они опираются на репрессии, на власть террора, но это не помогло им установить гармонию или добиться уважения со стороны тибетцев и других национальных меньшинств, ни даже со стороны собственного, китайского народа.
─ Что вы думаете по поводу последних кадровых перестановок в Тибете? Там теперь новый руководитель, с опытом экономиста. Что вы можете о нем сказать?
─ Не знаю, пока еще слишком рано судить.
─ А его экономический опыт, по-вашему, имеет значение?
─ Да, экономическое развитие в Тибете идет хорошо. Но от этого должна быть польза и тибетцам. Вот что важно. Недостаточно одних красивых картинок по телевизору, на которых хорошо одетые тибетцы играют на национальных инструментах. Ведь в действительности для большинства тибетцев все обстоит далеко не так хорошо.
─ Но все же, как вы считаете, новое руководство сможет прийти к решению тибетского вопроса?
─ Вы имеете в виду Си Цзиньпина? Я думаю, что сейчас трудно что-то сказать, особенно с учетом опыта прошлого.
Однако в целом ситуация в Китае действительно меняется. Похоже, что всё больше и больше звучит голосов в поддержку большей открытости, справедливости, а также свободы, демократии. Примером тому движение, в котором участвует Лю Сяобо. Всё больше представителей китайской интеллигенции высказывают стремление к открытости и демократии. Даже премьер-министр, Вэнь Цзябао, несколько раз выражал мнение, что Китай нуждается политических переменах, в политической реформе. А в некоторых случаях он даже отмечал, что Китаю нужна демократия по западному образцу, а ведь сторонники жёсткой линии само слово «демократия» считают ядом.
─ Что вы думаете о развитии демократии в Китае?
─ Китаю необходимы политические изменения, но я бы с осторожностью относился к идее быстрого перехода к демократии. У китайского народа отсутствует опыт демократического управления. Из поколения в поколение китайцы жили в условиях централизованной власти. Кроме того, в Китае очень много бедных, необразованных людей. Я думаю, сегодня разрыв между богатыми и бедными столь велик, что беднейшие слои населения должны испытывать огромное недовольство и гнев. Если резко сменить центральную власть, то может наступить хаос. А это не принесет пользы никому. Я всегда считаю, что постепенные изменения лучше. Вот в нашем сообществе демократия развивалась очень постепенно, благодаря чему я с радостью, очень мирно и спокойно передал исторически принадлежавшую мне власть.
Я уже [довольно давно и часто повторяю], что китайской компартии следовало бы постепенно, по доброй воле отойти от власти.
Если оглянуться на прошедшие 70 лет, на период до создания Китайской народной республики, на времена войны Китая с Японией и гражданской войны, а потом и в начало 1950-х, то мы увидим, что коммунистическая партия делала много хорошего. Так я считаю. Когда я был в Пекине, а потом ездил по разным китайским провинциям в 1954-55, то проникся истинным уважением к «старым» коммунистам, к их преданности делу. Так что коммунисты сделали и что-то хорошее тоже. Но с середины 1950-х власть начала их развращать. [Они не устояли] перед коррупцией.
В то же время я твёрдо верю, что 1, 3 миллиарда китайцев имеют право знать реальное положение дел. И когда они это будут знать, они сами смогут судить, что правильно, а что нет. Так что нет оснований для проведения политики цензуры. Китайское правительство не может обложить цензурой весь внешний мир, так что вся их цензура направлена на собственный народ. Называя себя народным правительством, как можно так обманывать свой народ? Это безнравственно. В начале 1950-х, в 60-е и в 70-е годы цензура была осуществима. Но сегодня, в 21 веке, при современном уровне развития технологий, тотальный контроль уже невозможен. [Попытки его установить] приводят лишь к тому, что люди видят – правительство им лжет. Люди знают правду.
И еще очень важно, чтобы судебная система в Китае была приведена в соответствие с международными стандартами.
Эти перемены возможны уже сейчас, и их очень важно осуществить.
─ Вы сказали, что компартия могла бы красиво отойти от дел. Но если они проведут все эти реформы, то люди могут снова проголосовать за них. Как вам такая возможность?
─ Если будут [открытые] выборы, и большинство людей поддержат [коммунистическую партию], то и замечательно.
─ Переговоры между вашими личными представителями и китайским правительством с января прошлого года так и не возобновились. У вас с ними были какие-то контакты за это время?
─ Нет.
─ Вы много раз говорили, что мяч на стороне Китая. А Китай точно также утверждает, что мяч на вашей стороне. Как можно выйти из этого тупика?
─ Ответ очень простой. Все дело в том, чтобы китайское правительство признало, что в Тибете есть проблемы. В Тибете огромное количество китайских солдат, представителей служб безопасности. Почему? Нескончаемые протесты и другие проблемы в разных частях Тибета ─ это очень недвусмысленный симптом. Китайское правительство само говорит, что для них основной вопрос это Тибет, Тайвань и острова в Южно-китайском море. Если в Тибете все хорошо ─ а китайское правительство как раз заявляет, что в Тибете все хорошо, что тибетцы счастливы ─ если это действительно так, то почему Тибет ─ это основной вопрос?
Как бы то ни было, но весь мир знает, что проблемы есть. Не только в Тибете, но также и в Синьцзяне, а в последнее время и среди монголов, национальные меньшинства выражают свое недовольство. У Индии проблемы с Кашмиром, так же и Китай держит в проблемных областях войска. Но это не решит проблему. У Израиля проблемы с Палестиной уже больше 60 лет, начиная с 1948. И все же, если бы они начали серьёзные переговоры, в духе диалога и компромисса, я думаю, все эти вопросы могли бы быть решены гораздо раньше.
Эти примеры показывают, что опора на силу оружия никогда не помогает решить проблему. Так что лозунг Ху Цзиньтао о создании гармоничного общества хороший, а вот методы его реализации с применением силы ─ ошибочные.
Рано или поздно проблему решать придется. Придется посмотреть в глаза реальности. Нельзя вечно твердить, что в Тибете нет никаких проблем, а все неприятности лишь от этого злого демона Далай-ламы. Такие обвинения не устранят проблему. Так что рано или поздно, но мы должны будем найти решение.
─ Почему имеет смысл попытаться решить этот вопрос, пока вы еще здесь, с нами?
─ Это лучше спросить не у меня. Если я начну комментировать, то получится, что я занимаюсь саморекламой, а мне бы этого не хотелось. Однако так сложилось, что в настоящее время я единственный человек, пользующийся доверием большинства шести миллионов тибетцев. Это ясно.
За пределами [тибетского сообщества] находятся отдельные люди и организации, которые критикуют наш подход «Срединного пути», но в основном, я думаю, большинство людей во всем мире тоже мне доверяют.
Кроме того, мой подход заключается в том, что я не выдвигаю требования независимости.
Так что лучше [решать этот вопрос со мной]. Не знаю. Я думаю, лучше все решить, пока я жив. Когда я уйду, с кем они будут разговаривать? Трудно [будет найти того, с кем вести переговоры]. И в самом Тибете, хотя там есть китайский Панчен-лама, я не думаю, что он сможет что-то сделать, потому что он не пользуется популярностью.
Новый демократически избранный калон-трипа (премьер-министр) Центральной тибетской
администрации Лобсанг Сенге принимает присягу во время торжественной церемонии инаугурации в главном
тибетском храме в Дхарамсале, Индия. 8 августа 2011. Фото: Тензин Чойджор (Офис ЕСДЛ)
─ И вы думаете, что ваши преемники, возможно, не будут пользоваться таким же авторитетом, как вы?
─ Поначалу, конечно нет. Не хочу сказать, что я такой великий человек, просто всё дело в моём возрасте. После 1951, а точнее в 1954-55 годах я встречался с председателем Мао и всеми партийными руководителями того времени. По результатам нескольких встреч с председателем Мао, которые прошли в очень сердечной атмосфере, между нами установилось взаимопонимание. Он смотрел на меня как на сына, а я относился к нему как к отцу. Очень близкие отношения. Кроме того, я изучал марксизм. С тех пор и по сей день я считаю себя марксистом во всем, что касается социально-экономической теории. А вот китайские коммунистические лидеры, они – капиталисты. [смеётся]
Мне сейчас 76 лет, у меня большой жизненный опыт. Я думаю, что благодаря такому большому опыту у меня более зрелое мышление. Но, с другой стороны, я не знаю. Действительно не знаю.
─ Так что, по-вашему, мы могли бы сделать, чтобы возобновить эти переговоры, а может быть, вы считаете, что помимо переговоров есть и другие возможности продвинуться вперёд?
─ Во-первых, я думаю, что надо остановить поток дезинформации. Сегодня утром я получил письмо [помощники объяснили, что письмо пришло от студента университета в материковом Китае, который писал, что не знал, что Далай-лама отстаивает «Срединный путь», и если бы другие китайцы знали об этом, они бы поддержали Далай-ламу]. Это очень плохо. Китайские чиновники не решаются говорить правду. И потому искажают информацию. Они по-прежнему говорят обо мне, что я сепаратист, что Далай-лама якобы стремится к независимости Тибета. Так что надо остановить распространение искаженной информации, а потом ясно объяснить китайскому народу, чего же мы хоти на самом деле. И тогда всё станет гораздо проще.
Они постоянно заявляют, что я демон. Не хочу спорить. Да, я демон, у меня рожки. Пусть так, мне всё равно. Думаю, у меня много друзей в разных частях света. Никто из них не считает меня демоном, и это хорошо. Люди доверяют мне, и когда они слышат, что китайское правительство называет меня демоном, им смешно.
─ А что ещё можно сделать с тибетской стороны?
─ Это продолжается с 1979-го. Дэн Сяопин сказал, что хотел бы встретиться с моим представителем, и я незамедлительно отправил к нему моего старшего брата. С тех пор у нас иногда случались очень полезные встречи, а иногда мы сталкивались с обвинениями и неприятием. Но нужно помнить, что самая цель все этих усилий не в том, чтобы получить какие-то личные привилегии, отстоять собственные права или наше будущее в Тибете.
В начале 1980-х, когда еще были Ху Яобан и Дэн Сяопин, они направили мне предложение о возвращении [в Тибет] из пяти пунктов. Я немедленно ответил, что речь идет не обо мне лично, а о правах шести миллионов человек, об их основополагающих правах. Тогда следующий вопрос, который мне могли бы задать: почему же об этом говорят в тибетском сообществе в эмиграции, и не говорят в самом Тибете? И на это я отвечу, что люди, живущие в Тибете, эти шесть миллионов тибетцев ─ я всегда называю их своим начальником. Но мой начальник лишен свободы выражать свое мнение, тибетцев слишком хорошо научили скрывать свои подлинные чувства.
Около двух лет тому назад, тибетский монах, который вырос в Индии, закончив учебу, посетил родную деревню неподалёку от Лхасы. Когда он прибыл в деревню, его приветствовали пожилые люди. Они сказали ему: «Теперь мы счастливы, у нас новые дома, свое собственное правительство, всё очень хорошо». Потом, через два или три дня, вечером он посетил главу старейшин и расспросил о том, как же они живут. И этот самый человек сказал, что живут они плохо, что ситуация очень трудная: «У нас есть новые дома, но денег, выделенных правительством на строительство, оказалось недостаточно, а чиновники сказали, что строить надо в строгом соответствии с предъявляемыми требованиями. Пришлось деньги занимать. Так что каждая семья теперь в долгах». Тогда монах спросил: «Но почему же тогда вы сказали мне, что у вас всё хорошо?». И в ответ услышал: «Мы не можем поступать иначе».
Дайте подлинную свободу тибетцам внутри Тибета. Дайте им возможность выражать свои подлинные чувства. Когда тибетский народ, мой начальник, сможет выражать свои подлинные чувства, вот тогда я смогу уйти на покой. Тогда на мне больше не будет лежать ответственность. А до тех пор, пока этого не произойдет, мы, наше небольшое сообщество тибетцев, живущих в свободной стране, должны будем действовать от имени тех, кто живет в Тибете. Это ясно.
─ Что ещё можно было бы сделать для возобновления переговоров?
─ Не знаю, они не сдвигаются с мертвой точки. Мы ничего не можем сделать.
─ Китай становится сильнее экономически и дипломатически. Не чувствуете ли вы ослабления международной поддержки?
─ Нет. Я думаю, что на уровне людей поддержка не ослабеет никогда. Что же касается правительств, то им приходится порой всерьёз задумываться о своих тесных отношениях с Китаем. Конечно, Китай оказывает давление повсюду, в том числе и на университеты, где я выступаю с лекциями, а также на общественные организации. Это можно понять. Раз они считают меня демоном, то должны сдерживать мои действия.
─ Не кажется ли вам, например, что президент Обама с гораздо меньшим энтузиазмом относится к встрече с вами, чем в свое время президент Буш? Вы видите какую-то разницу в отношении к вам?
─ Я так не думаю.
─ Но ведь они могли бы сделать больше?
─ Больше? Как они могут сделать больше? Вот в чём вопрос. Каждый хотел бы что-то сделать. Обама заверял меня, и прежний президент, Джордж Буш, заверял меня, что они готовы сделать всё, что в их силах, чтобы поддержать Тибет. У них есть стремление помочь, но в действиях они ограничены.
Но тибетский вопрос никуда не уйдет. И китайским лидерам нужно об этом помнить. Они могут применять временные меры, своего рода обезболивающее; они могут ужесточать контроль, применять давление, но этим они не решат тибетский вопрос. Тибетский вопрос не уйдет, мир о нём не забудет. И я хочу спросить: почему тема Далай-ламы такая болезненная для Китая? Китайцы оказывают давление на правительства других стран, чтобы те не встречались с Далай-ламой. Это вызывает вопрос, почему? Так что это хорошо, это повышает интерес к Тибету.
Я считаю себя свободным выразителем мнения тибетского народа. И наше сообщество в эмиграции выполняет волю тибетцев, живущих в Тибете. Я всегда говорю, как только тибетцы будут действительно счастливы, тогда не будет и тибетского вопроса, и нам будет не о чем беспокоиться.
─ Вы могли бы отказаться от встреч с международными политическими лидерами, воздержаться от комментариев по политическим вопросам в отношении Китая в обмен на переговоры с китайским руководством?
─ Все мои поездки в разные страны и встречи с некоторыми лидерами, за исключением визитов в Вашингтон и Брюссель, не носят политического характера.
Во время моего недавнего визита в Мексику, мы не просили о встрече с президентом страны. Он сам направил мне послание, в котором сказал, что хотел бы встретиться со мной. И тогда мы встретились. Если кто-то выражает желание встретиться со мной, я не вижу причин отказываться. То же самое было в Эстонии. На встречах, подобных встречам с президентом Мексики или президентом Эстонии, меня спрашивают о Тибете. И я всегда говорю о двух своих обязательствах: первое ─ содействовать распространению общечеловеческих ценностей, а второе ─ способствовать межрелигиозной гармонии. Куда бы я ни ехал, с кем бы ни встречался, будь то политики или президенты, я всегда говорю об этом, а не о тибетском вопросе.
─ Тибет идёт третьим номером?
─ Уже нет. На встрече с мексиканским президентом я сказал, что теперь я в отставке.
─ Но вы же сказали, что не можете полностью уйти на покой, до тех пор пока тибетцы не получат подлинной свободы?
─ Когда меня спрашивают о Тибете, если я откажусь от комментариев ─ это будет выглядеть очень плохо. Во всем мире обо мне говорят как о Далай-ламе Тибета, никто не называет меня Далай-ламой Китая. Так что я ─ Далай-лама Тибета. И если меня спрашивают про Тибет, а я сделаю вот так [закрывает рот руками], это будет нелогично.
Я думаю, китайским лидерам, сторонникам жёсткой линии, следует знать, истинная причина, по которой 17 марта 1959 года я бежал из Норбулинки, была не гражданская война, не идеологическая борьба, но угроза моей жизни со стороны китайской освободительной армии. И я совершил побег. Так что мои обязательства [в отношении тибетцев] останутся со мной до самой смерти, я буду продолжать действовать на их благо.
─ Вы сказали, что большинство тибетцев по-прежнему поддерживают «Срединный путь». Но не кажется ли вам, что молодое поколение убедить труднее?
─ Теперь это основная обязанность выбранного политического руководства. Я этим занимался 52 года. Теперь это прямая обязанность премьер-министра, не моя. Раньше каждый год 10 марта я выступал с заявлением [примечание: 10 марта отмечается годовщина тибетского восстания 1959 года]; больше я заявлений делать не буду. Я в этом не участвую.
Также, раньше, когда я приезжал в тибетские поселения, мне обычно зачитывали годовой отчет. Этого теперь тоже больше не будет. Я теперь исключительно духовный лидер.
Если же говорить о молодёжи, о молодом поколении, я думаю, что политика молодёжных организаций полностью поддерживает ненасилие. Некоторые китайские чиновники описывают тибетские молодёжные организации, как воинственные. Но это абсолютно беспочвенные заявления. Некоторые отдельные люди могут высказываться в пользу насилия, но это другое дело. Что же касается общей политики, эти организации полностью привержены принципам ненасилия.
Что касается независимости. С самого начала были и есть те, кто стремится к независимости, точнее даже к восстановлению исторических прав. В то же время, если не брать в расчет «горячие головы», которые много кричат о подходе «Срединного пути», среди разумных представителей молодого поколения есть понимание сути этого подхода, и они поддерживают его.
─ Как вы думаете, какова самая сложная задача, стоящая перед калон-трипой?
─ Возможно, среди старшего поколения некоторые полагают, что он слишком молод. А среди людей его поколения кто-то, возможно, испытывает зависть.
А вот молодое поколение в совершенном восторге. Наверное, в целом картина выглядит именно так.
Он очень энергичный человек, у него есть свои замыслы. И у него хорошее образование. Так что я уверен, в ближайшие пять лет он достигнет положительных результатов. Таково мое мнение.
─ Например, объединит тибетцев?
─ Само собой!
─ Или достигнет прогресса в отношениях с Китаем?
─ Это не от нас зависит. Это зависит от них. Если в китайском правительстве возобладают голоса разума, то с нашей стороны избранное политическое руководство готово [к диалогу].
─ Значит, вы ни о чём не беспокоитесь?
─ Для беспокойства нет причин.
32 года прошло с 1979-го. Мы проявляли беспокойство, но ничего не случилось. Так что сторонники жёсткой линии ─ очень хорошие учителя. Они учат нас терпению.
─ Вернёмся к теме реинкарнации. Наиболее привычная для широкой публики форма реинкарнации, когда находят и распознают ребенка, родившегося после смерти высокого ламы. Но в своём заявлении вы упомянули и другие формы. Не повлияет ли выбранная форма реинкарнации на легитимность вашего преемника и не усложнит ли она его работу?
─ Думаю, вы попали вод влияние китайской пропаганды. [смеётся]
Они заявляют, что мой подход ложный, что у него нет исторической основы. На самом деле выбор реинкарнации человека ещё при его жизни довольно распространённое явление. В Амдо уже есть два или три молодых человека, которых выбрали реинкарнацией предыдущего воплощения ламы еще при его жизни. По меньшей мере два или три таких случая в Тибете. Так что такая практика существует, она не носит массового характера, но иногда применяется.
Но вопрос этот открыт, и всё будет зависеть от многих факторов. Посмотрим по обстоятельствам через десять лет. В настоящий момент ничего ещё не решено.
─ Меня беспокоит, что вот сегодня Далай-лама один, а если в будущем будет несколько преемников, то у них могут быть и разные идеи, между ними могут начаться споры?
─ Не беспокойтесь. У меня достаточно мудрости, чтобы составить мнение. Я никогда не сделаю того, что может стать причиной ещё большей запутанности. [смеётся]
Это отредактированная запись интервью с Далай-ламой.
Перевод с английского Натальи Иноземцевой.
Просмотров: 7 466
Похожие новости: